Главным результатом выборов 2023 года в Турции стало, пожалуй, то, что Реджеп Эрдоган смог дважды посрамить скептиков, полагавших, что звезда самого долговечного лидера в истории Турецкой Республики склонилась к закату.
… Скептиков, предрекавших ему и правящей АКП поражение на фоне комплекса политических и экономических трудностей, вставших перед страной, а также общей усталости населения. В первый раз – уверенной победой во втором туре над лидером оппозиции К.Кылычдароглу, ставшей очевидной уже через несколько часов после начала подсчета голосов. Во второй – назначением правительства, в основном состоящего из новых имен и обещающего заметные перемены в турецкой политике.
Страны Южного Кавказа следили за перипетиями турецких выборов с особым интересом, так как этот регион давно входит в число приоритетных для Анкары, и эта значимость стала еще сильнее проявляться после 44-дневной войны между Азербайджаном и Арменией и первым со времен Османской Империи проникновением турецких военных в регион, пусть пока и в форме небольшого контингента на совместном с Россией мониторинговом центре.
Резкий рост значимости Турции в региональной политике с началом полномасштабной российской агрессии в Украине также означает еще более выросшее внимание республик Южного Кавказа к внешней политике Анкары.
Магистральной линией старого нового турецкого правительства станет, скорее всего, сочетание преемственности и новизны. В то время как из 17 министров нового кабинета лишь двое занимали министерские кресла в предыдущем правительстве (что означает обновление на 90%), на стратегически ключевых постах в основном оказались люди, имеющие огромный опыт на руководящих постах.
Так, министром иностранных дел назначен один из самых верных соратников Эрдогана Хакан Фидан, бывший глава Службы Внешней Разведки (MİT), который на протяжении своей карьеры успел побывать также руководителем турецкого инвестиционного агентства TİKA, а также представлять Турцию в Агентствах ООН по Атомной Энергетике и Промышленному Развитию. Вместе с тем на его предыдущую позицию, пусть формально и не являющуюся министерской, но на деле обладающей огромным влиянием на турецкую внешнеполитическую стратегию, – перешел бывший советник президента Ибрахим Калын, интеллектуал, специализирующийся на исламской философии и истории.
Министром обороны республики стал пожилой генерал Яшар Гюлер, ранее побывавший главой турецкого Генерального штаба, военной разведки и жандармерии.
Таким образом, можно сделать вывод, что основные линии турецкой внешней политики останутся неизменными – с учетом стремительно меняющихся реалий. В первую очередь, стоит ожидать стремление устранить проблемы в отношениях с некоторыми странами, как например США или Греция, во многом по причине серьезных экономических проблем и необходимости экономить ресурсы, немалую часть которых турецкое руководство в последние годы тратило на внешнюю политику.
Анкара уже сделала ряд реверансов в сторону Вашингтона, в частности, сделав акцент на стратегический характер двусторонних отношений, заявив о готовности вести переговоры о вступлении Швеции в НАТО (что было публично финализировано на последнем саммите Альянса в Вильнюсе) и выразив надежду на возобновление переговоров по поводу приобретения истребителей F-16.
В целом желание сгладить острые углы и по возможности выйти из конфликтных узлов было свойственно турецкой политике и за последние год-полтора до выборов: в эту канву укладывается быстрое потепление отношений с Израилем, наполовину замороженных с 2010 года, и буквально в апреле-мае этого года – участие в процессе нормализации с президентом Сирии Асадом, пожалуй, наиболее последовательным противником которого Турция оставалась очень долгое время.
Конечно, важную роль здесь играет фактор экономики: обвальная девальвация лиры и связанное с этим падение уровня жизни ограничивают амбиции Анкары, а также вызывают серьезное недовольство населения Турции по поводу дорогостоящей внешней политики при невозможности правительства стабилизировать валюту. Назначение на пост министра финансов Мехмета Шимшека, экономиста, с большим опытом банковской карьеры в Лондоне и известного приверженностью ортодоксальной экономике, говорит о желании Эрдогана обеспечить финансовую стабильность, пусть и с помощью непопулярных мер и вопреки постулатам так называемой «эрдономики».
В целом надо отметить, что в правительстве стало больше людей с серьезным опытом работы на Западе: это, например, и министр энергетики и природных ресурсов Алпарслан Байрактар, и министр семьи и социальных служб Махинур Оздемир, турчанка из диаспоры, которая даже успела побывать депутатом бельгийского парламента. Можно предположить, что возвращение к более стандартной политике и определенное усиление роли западного направления станет важной частью перемен при новом турецком правительстве.
Вместе с тем, это не означает, что Анкара сворачивает амбициозную внешнеполитическую стратегию, которая сделала ее заметным межрегиональным игроком с пятой в мире сетью дипломатического охвата (по этому показателю она, например, опережает Германию и Францию).
Во-первых, Турция продолжит активно использовать популярные глобальные нарративы, бросающие вызов неизменности статус-кво: «Мир больше пяти» (постоянных членов ООН) – лозунг, слишком важный лично для Эрдогана и сделавший Анкару привлекательным партнером для целого ряда стран, недовольных существующим положением вещей.
Во-вторых, сектор военной промышленности за последние годы превратился в один из ключевых для Турции, как с экономической точки зрения, так и в плане обеспечения роста международного влияния и престижа.
В-третьих, Анкара, вполне вероятно, будет с удвоенной силой вкладываться в регионы, которые она считает для себя приоритетными, где уже обладает серьезным влиянием и реальным присутствием.
Южный Кавказ, особенно после окончания 44-дневной армяно-азербайджанской войны, является именно таким регионом, как сам по себе, так и в качестве ворот в Центральную Азию – другое ключевое для нынешней Турции направление, которое может обеспечить как рост ее статуса международного хаба, так и оправдать авансы, возлагающиеся на «тюркскую интеграцию» с ее политическим, культурным и моральным значением.
Турецкое руководство почти наверняка хотело бы компенсировать некоторый откат от принципиальных позиций по ряду вопросов (сирийское урегулирование, греческие острова, отношения с Израилем и т.д.), который политические противники не прочь использовать как признак слабости правительства, укреплением позиций страны на более простых направлениях. К тому же объективные обстоятельства складываются таким образом, что российская война против Украины повысила запросы стран Южного Кавказа и Центральной Азии – которые, с одной стороны, опасаются обращения агрессивности Москвы против них, а с другой, не имеют каких-либо гарантий безопасности от Запада – на более активную Турцию, которая могла бы создать благоприятный баланс сил. В этом смысле наличие у Анкары продуктивных, пусть и очень сложных, отношений с Москвой, является преимуществом, поскольку позволяет ей комбинировать наступательный и компромиссный подход в регионах, традиционно воспринимавшихся Москвой, как свой «задний двор».
Можно смело предположить, что турецкая внешняя политика будет формироваться в тандеме Фидан-Калын, где первый будет вести более напористую линию, а второй, с его опытом сложных переговоров в ситуациях, где необходимо быть предельно прагматичным и гибким (отношения с США, Ираном или переговоры по сирийскому вопросу), будет отвечать именно за наиболее трудные вопросы.
Также укрепление симбиоза МИД и Внешней Разведки должно сделать турецкую внешнюю политику еще более прагматичной и оперативной. Калын известен как создатель концепции «Ось Турции», которая утверждает безальтернативный характер многовекторности для турецкой внешней политики и необходимость выстраивать свои собственные альянсы вместо присоединения к уже имеющимся. Вместе с тем он достаточно гибок и лоялен стратегии Эрдогана, которая за более чем 20 лет его правления претерпевала значительные изменения. Так, если несколько лет назад Калын обличал дискриминацию палестинцев израильским государством и призывал к демонтажу режима Асада, сейчас он играет важную роль в нормализации отношений Анкары с Израилем и Сирией. Вместе с тем он известен хорошими отношениями с европейской бюрократией; именно Калын вел самые трудные переговоры с ЕС по вопросам беженцев и т.д., он также считается сторонником сохранения европейской интеграции во внешней повестке Анкары.
Любопытно, что в стане российских «патриотов» реакция на первые заявления и кадровые решения Эрдогана после победы на выборах была весьма нервной. Несмотря на условную поддержку действующего президента, после оглашения нового кабинета их коллективное мнение склонилось к тому, что он «прозападным» и следовательно, стоит ожидать охлаждения отношений Москвы и Анкары. И надо сказать, что определенные сигналы имеют место. Так, на днях появилась информация, что Украина ожидает поставок 155-миллиметровой самоходной артиллерийской установки «Фыртына» (производимая в Турции версия южнокорейской разработки). Также 7 июля президент Эрдоган заявил, что Украина заслуживает членства в НАТО, что явно контрастирует с привычной турецкой позицией по этому вопросу.
Знаковым событием для региона стал визит армянского премьера Пашиняна на церемонию инаугурации в Анкару, который стал неожиданностью для большинства экспертов. Этот визит стал признанием Еревана новых реалий в регионе, где Турция играет ключевую роль, в том числе и в вопросе урегулирования армяно-азербайджанского конфликта. Армянская сторона до последнего времени это настойчиво отрицала, утверждая, что нормализация отношений с Турцией возможна без каких-либо предусловий, связанных с Азербайджаном. В этой связи интересно, что новый глава MIT допускает восстановление отношений с Арменией, отметив заинтересованность Анкары в этом и заверив Ереван в экономических перспективах.
В последнее время отмечается сильное охлаждение отношений между Баку и Москвой; государственные медиа Азербайджана все чаще открыто обвиняют РФ в срыве мирных переговоров с Арменией, желании воспрепятствовать нормальной интеграции армянского населения Карабаха и потворству вооруженным провокациям как в Карабахе, так и в приграничных районах.
Процессы, происходящие вокруг армяно-азербайджанского урегулирования, позволяют предположить, что наметилось заметное сближение позиций Анкары и Вашингтона и их совместные усилия максимально ускорить подписание мирного договора, что, конечно, не может не тревожить Кремль. Будучи членом НАТО и при этом действуя по абсолютному большинству внешнеполитических вопросов самостоятельно, Турция имеет возможность реализовывать стратегические цели Североатлантического Альянса, при этом продвигая собственные национальные интересы.
Отмечается резкий рост поставок нефти из Казахстана в обход России через Азербайджан (в 18 раз за второй квартал этого года по сравнения с первым), а также учреждение международной торговой компании с участием Азербайджана, Грузии и Казахстана для способствования беспрепятственным перевозкам грузов и уменьшения срокам их доставки из Китая в ЕС с нынешних 18-23 до 10-15 дней уже в 2024 году. Учитывая, что Турция, будучи стратегическим союзником АР и Грузии, играет ключевую роль в проектах такого рода на Южном Кавказе, можно предположить, что на фоне потери Москвой своего влияния и авторитета Анкара будет более напористой в их поддержке.
Для Южного Кавказа важную роль будет играть динамика турецко-израильских отношений. После 10 лет «холодной войны», связи Анкары и Тель-Авива стремительно восстанавливаются, вплоть до визита президента Израиля в Турцию и значительного смягчения турецкой риторики по палестинскому вопросу. Однако несмотря на то, что обе стороны заинтересованы в восстановлении устойчивого партнерства, ряд факторов, таких как формирование крайне правого правительства в Израиле и резкий рост напряженности в Палестине, а также стремительное налаживание взаимоотношений Ирана с его давними арабскими неприятелями и выход сирийского режима из изоляции, – сильно меняют обстановку на Ближнем Востоке и могут поставить Анкару перед непростыми выборами и вызовами. И пусть турецкая внешняя политика мастерски овладела искусством игры на нескольких досках, стратегические интересы в регионе и необходимость в какой-то мере следовать исламской политике идентичности, может обернуться не в пользу Израиля.
Для Баку, с другой стороны, очень важно сохранение приемлемых рабочих отношений Анкары и Тегерана, поскольку они являются одной из главных гарантий сдерживания иранской агрессивности по отношению к Южному Кавказу. Недавнее заявление МИД ИРИ А.Абдуллахиана о заинтересованности Ирана в мирном урегулировании и «южно-кавказском коридоре» можно расценивать как важный шаг в сторону от конфронтации с Баку и косвенное свидетельство значимости азербайджанско-турецкого партнерства в регионе.
Наконец, значимость турецкого фактора для Грузии также сложно переоценить. С учетом перманентной российской угрозы и заметно испортившихся отношений грузинских властей с США и Европой, Анкара, с ее многовекторной политикой и особым интересом в Грузии как ключевой страны для поддержания устойчивых физических связей с каспийским регионом и Центральной Азией, является на сегодняшний момент важным гарантом безопасности Тбилиси. Здесь интенсивность политического, экономического и военного сотрудничества будет только возрастать, и даже перерасти в элементы военного союза по образцу заключенной в 2021 году Турцией и Азербайджаном Шушинской Декларации.
Мурад Мурадов, соучредитель и заместитель директора Бакинского аналитического центра им. Топчубашова, Азербайджан
