Нынешний «украинский кризис» имеет минимум три измерения.
Первое измерение, на котором я регулярно акцентирую внимание, и которое в силу специфики нашей информационной пропагандистской машины обходится стороной, состоит в продолжающемся величайшем конфликте между ведущими политэкономическими группами. Одна из них была, по сути, олицетворением и распределителем старого режима и костяк которой сбежал за пределы страны. Эта группа пыталась и пытается активно финансировать реванш. Вторая группа узурпировала власть, пользуясь результатами протестного движения Майдана. Она использовала этот конфликт для укрепления своей власти, не обращая порой внимания на линейку рисков, которые возникали уже внутри страны. Именно этот конфликт послужил почвой и дал возможность Российской Федерации в лице Кремля непосредственно включиться в наш внутриполитический гражданский процесс. Поэтому, главная, на мой взгляд, ошибка при анализе нынешних процессов состоит в том, что часто все сводится только к проблеме украино-российских взаимоотношений. Конечно, есть все основания считать и утверждать, что Россия активно, планово и целенаправленно играет на поражение Украины, на ее дробление, на поражение украинского проекта как такового. Свидетельством тому есть и переход Крыма в состав Российской Федерации, и текущая поддержка сепаратистов. Но повторюсь, все это стало возможным только потому, что возникла «плодородная» почва, которая и была активно использована.
В этой ситуации сейчас – и я это уже утверждаю категорически – в самом составе нынешней украинской власти есть, как минимум, три позиции. Здесь есть свои «ястребы», есть свои «голуби» плюс есть, условно говоря, свои «компрадоры». Ястребы – это сторонники использования конфликта с Россией для решения своих задач по сохранению власти любой ценой, в том числе, и за счет переформатирования страны. Именно поэтому так странно в свое время выглядела антитеррористическая операция. Именно поэтому многие действия власти выглядели либо как не завершенные, либо как провокационные. Я уже не говорю о решениях, которые привели фактически к необратимой милитаризации общества, к появлению парамилитарных формирований, которые на сегодня прочно заняли свою нишу, в том числе, и в политике.
«Голуби» – это те политические силы, которые пытались, в том числе, будучи представлены во власти, перевести конфликт в мирное русло, сохранив в стране стабильность. И то, что эта «позиция голубей» отвечала ожиданиям общества, свидетельствуют в том числе и итоги президентских выборов. Все политические лидеры, которые в той или иной форме пропагандировали реванш или чью-то победу – решение проблемы через конфликт – потерпели поражение. И победа Петра Порошенко – это не столько победа какой-то его уникальной программы, сколько победа позиции, которая оказалась более приемлемой обществу… Трагизм состоит в том, что позиция «голубей» – это позиция конгломерации групп, партий и персон, которые не консолидированы и не в состоянии проводить системную политику.
Второе измерение. Ключевая проблема состоит в том, что сам по себе конфликт в Украине проходит на фоне глубочайшего кризиса государственности. Именно поэтому в такой жестокой форме происходит перезагрузка всех ключевых институтов государственности – от армии до государственной системы. Соответственно, именно сейчас имело бы смысл в качестве превентивной меры использовать инструмент реформ – конституционной, экономической и так далее. Но здесь мы столкнулись с проблемой отсутствия единого центра реформ, грубо говоря, центра принятия решений. Поэтому, ситуация с точки зрения государственного управления фактически выходит из-под контроля, приобретая стихийный характер.
Другой важный момент второго измерения состоит в том, что наличие трех упомянутых компонентов в системе власти, включая и преступный, попросту блокирует необходимые тактические перемены. Для того чтобы иметь возможность государственной власти в лице Кабинета Министров, Верховного Совета, Президента говорить со всеми и предлагать те или иные форматы переговоров либо компромисса, необходимо обладать высокой степенью морального признания и так называемой социальной легитимности. Не будут протестующие или избиратели на местах в разных регионах принимать состав власти, которая в их глазах выглядит спорной или является результатом какого-то сговора. Не понимать это невозможно. И люди, которые сейчас при власти, это понимают. Но не могут найти компромисс. Поэтому все разговоры о необходимости нового политического разговора, технического правительства в переходный период до парламентских выборов попросту уходят в песок. Вот эта несбалансированность власти в условиях кризиса государственности является дополнительным фактором стихийной перезагрузки самой государственности и создает почву для самых разнообразных новых государственеческих процессов. Если два-три месяца назад заявки о появлении разнообразных республик выглядели, как провокации или спецоперации, то по состоянию на сейчас эти процессы уже обрастают политическими формами, получают, пусть и небольшую, но социальную поддержку, политически программируются и так далее. И ситуация в Крыму, и последующее развитие ситуаций в Донецкой и Луганской областях показывают, что этот процесс начинает постепенно приобретать черты полулегитимного характера. Пускай здесь и есть пока приставка «полу» – не считаться с этим невозможно. Это означает, что формальные меры, связанные, например, с наведением порядка, с преодолением угрозы терроризма или с «косметическими» реформами и полномочиями, будут уже недостаточны…
И третье измерение – это геополитический уровень проблемы. В конфликт жестко вошла Россия, которая преследует свои цели. Они заключаются в ослаблении и подрыве украинской государственности, недопущении укрепления Евросоюза, решении своих внутренних проблем, связанных с доказательством эффективности российской модели государственности. Эти цели и возможные победы, на мой взгляд, для России выглядят тактическими. А вот потери, которые несет и понесет Россия, куда более существенные и более стратегического характера. Попросту говоря, из этого конфликта и украинская, и российская сторона – обе выйдут не просто с нулевым результатом, а с конкретным минусом. За счет этого конфликта уже происходит глобальная перегруппировка сил. Причем, геополитическая и геоэкономическая. В частности, происходит необратимый на данном этапе разрыв между Евросоюзом и Россией. Россия вынуждено идет на сближение с Китаем, для которого она является не просто стратегическим партнером, но и перспективным жизненным пространством. Сегодня фактически уже происходит сдерживание модернизационных процессов и в России, и в Украине. Потому что резко уменьшается инвестиционный потенциал для модернизации, происходит милитаризация общества. Этот конфликт также является серьезным аргументом для новой гонки вооружений, в чем заинтересованы определенные влиятельные круги ведущих стран мира. Естественно, сегодня это удовлетворяет консервативные силы самой России в части ВПК, армии и так далее. Поэтому на эти процессы стоит смотреть шире, как это ни цинично звучит – с прагматичной точки зрения. Ибо этот конфликт действительно является выгодным предлогом и способом глобальных изменений. К указанному факторному ряду добавлю укрепление популярности идей формирования экономического и политического общества в сближении Евросоюза и Соединенных Штатов. Все это является элементами глобальной трансформации.
Поэтому, для того чтобы обрести субъектность в сложившейся ситуации, нам нужно четко понимать, по каким правилам этот конфликт живет и развивается.
Что касается возможных выходов из ситуации, во-первых, нам необходимо научиться формировать опережающие варианты решения насущного вопроса. В том числе, опережая те повстанческие и государствообразующие процессы, которые происходят сегодня на Востоке страны.
Во-вторых, необходимо правильное контрпропагандистское использование тех инструментов, которые сейчас распространены на Востоке. Например, сейчас муссируется новороссийский проект. Почему даже не рассматривается вариант того, чтобы конвертировать идею Новороссии в антироссийский проект? А ведь возможности для этого есть. Например, трансформировать ее в проект формирования истинно русского националистического движения, критикующего положение дел в самой России. Это как один из частных возможных случаев. Но это задача сильной власти, которая умеет возникающие риски превращать в новое оружие.
Третий момент: сейчас принципиально важна вместе с планом мирного урегулирования собственного вооруженного конфликта (а мирное урегулирование вооруженного конфликта – это всего лишь предпосылка для каких-то действий, а не решение проблемы) разработка комплексного антикризисного плана, плана посткризисного развития. Посткризисного это на означает «после кризиса». Посткризисное развитие означает применение мер, которые сами по себе преодолевают кризисы. Здесь же опять несколько направлений. Первое направление – социогуманитарное. Мы имеем дело с регионом, где проживает более восьми миллионов населения. Там представлены все целевые группы, особенно на территориях, контролируемых украинской властью. Эти регионы должны получить целевую социальную помощь, поддержку, реабилитацию. Речь идет о людях, которые сейчас не получают пенсию и требуют гарантий, связанных с личным обеспечением, медикаментами и так далее. Отдельный блок вопросов – это малообеспеченные семьи, дети; вопросы следующего учебного года, организация вывоза этих групп для временного проживания в регионы вне конфликта… Для этого надо формировать условия активного межрегионального сотрудничества, чтобы это выглядело как национальная политика поддержки населения. Формировать, в конце концов, военизированные подразделения, которые бы занимались поддержкой функционирующей инфраструктуры. Потому что уже остро стоят проблемы питьевой воды, отопления и так далее, работы таких социальных учреждений, как больницы, поликлиники, скорая помощь… К этому плану должны быть привлечены все без исключения центральные органы власти, каждый из которых должен стать частью плана антикризисного развития регионов. Даже в условиях, когда идет конфликт. Потому как для живущих там наших соотечественников вопрос поведения власти, акцентов, которые ею делаются, существует только в двух измерениях. Либо это подтверждение, что они еще живут в этом государстве и находятся под его защитой, опекой и прочее, либо они это воспринимают как политику, которую считают оккупационной, где в фокусе только заботы об армии, территории, безопасности, и так далее. Именно в этом вопросе центральная власть Киева сегодня «вдрызг» проигрывает поведению сепаратистских образований и главного их союзника – российской власти, которые сейчас делают акцент на гуманитарной помощи, на разработке планов развития новых республик, которые уже опубликованы. Пускай это сегодня только слова и бумага, которые, скорее всего, не будут подкреплены делом. Сегодня важен фактор восприятия.
Следующий отдельный блок вопросов – это разработка плана экономической реабилитации кризисного на сегодня региона. Одной из главных проблем, с которой сталкивается этот регион, является утечка и без того немногочисленного активного бизнес класса. Малого, среднего бизнеса, который обеспечивает жизнь внутреннего рынка. В этой связи сразу же обостряется угроза резкой авторитаризации жизни. Зависимость сотен тысяч людей от административной власти или от еще функционирующей промышленности может привести к тому, что будет формироваться сильный социальный спрос на жесткий милитарный стиль управления, на административно-командные способы управления. Поэтому создание условий для малого и среднего бизнеса, гарантий стимулирования его работы, кредитования, общественной поддержки, спецстрахования и так далее мы и выносим в отдельный блок вопросов.
Также одним из главных направлений приложения усилий является формирование эшелона комплементарной Киеву восточной элиты. Сегодня модно проводить различные исторические параллели. Так вот, одной из особенностей конфликта на Донбассе, если его сравнивать очень условно и в кавычках, например, с «гражданской войной» в США или сегодняшней в Сирии, является то, что на стороне сепаратистов нет ярко выраженной влиятельной политической гуманитарной элиты. Прежде всего, потому что сами по себе сепаратистские движения на старте финансировались сбежавшей частью старого режима, которая была вне границы. (В продолжение грубых аналогий – представьте себе на минуту, что вся аристократия Юга США взяла и сбежала в Британию…) Представители сбежавшего режима финансировали только вооруженные отряды. И это во многом способствовало тому, что все заявленные прожекты отделения, самостоятельности не получали поддержки населения – население попросту не понимало почему из-за этих авантюристов нужно куда-то отделяться.
Также нужно помнить и учитывать, что на начальном этапе идеология пророссийскости не имела широкой базы поддержки, потому что мы имеем дело скорее с травмированным советским массовым сознанием, чем с сознанием русским как таковым. Кстати, обратите внимание, что даже российское руководство в последнее время все чаще говорит не о «соотечественниках», но русских, русскоязычных и украинцах, которые «тяготеют к России». Даже в Кремле увидели фундаментальные ошибки, связанные со спецификой этого региона. Это сложнейшая задача на самом деле. Потому как на сегодня очень ограничен круг персоналий, которые могли бы участвовать в формировании местной государственной власти, будучи одновременно комплементарной Киеву и уважаемой на местах. Но это задача, которую нужно решить в кротчайшие сроки.
А тот путь, который избран сейчас, мне кажется, ошибочен. Сегодня либо делается попытка заигрывания с олигархами, которые являются хозяевами региона и будут делать все, чтобы сохранить всю свою собственность и влияние любой ценой, либо идет задействование фигур, которые зависимы от российской власти. Все это может привести к обратному эффекту. Такие шаги власти считаю неправильными.
Также при решении восточного конфликта не учитывается культурная и духовная составляющие. Так объективно сложилось, что в последнее время мы наблюдаем сильную политизацию подавляющего большинства наших соотечественников. Люди привыкли ориентироваться преимущественно на политиков, представителей власти. В действительности же образами национального единства должны стать это наука, культура, искусство, образование. К сожалению, у Киева не хватило мозгов сформировать, если хотите, круг представителей региона Донбасс, представляющих разные сферы жизни, которые являются сторонниками и у которых есть конкретные аргументы решения проблемы восточного конфликта в пользу Украины. Поэтому со временем люди вольно или невольно ориентируются либо на местных сепаратистов, либо на политиков, которые являются выходцами из этого региона и представлены в парламенте. Этим людям просто не дали других «реперных точек».
Следующее важнейшее направление – это работа с местными гуманитарными элитами, которые оказались во временной изоляции. Ведь и Луганск, и Донецк, и города в соседних регионах, которые не охвачены конфликтами, но где тоже веет сепаратистское дыхание – все это университетские центры. Это центры, где тысячи студентов, где очень сильный научно-преподавательский состав, который давно оказался вне дискуссии о стране, о приоритетах ее развития, о приоритетах регионального развития и так далее. От голоса и позиции этих людей, их влияния на жителей региона, на средства массовой информации во многом и зависит то, что называется общественным мнением. Работу с этой средой, разработку этого мощного «гуманитарного пласта» в свете формирования решений восточного вопроса я вообще считаю одной из ключевых. Но, к сожалению, силами только экспертных групп, общественных организаций этого не поднять при всем желании. Это все-таки задача общегосударственного масштаба. Мы со своей стороны запланировали целую программу под названием «Восточный диалог». Просто в силу событий, которые там развернулись (мы просто не успеваем за динамикой развития событий), программа пока не реализуется. Но я уверен, что где-то с июля-августа мы этот проект начнем разворачивать. Я надеюсь, что нас тут поддержит и Академия наук, и наши коллеги по научно-экспертному цеху. Но, повторюсь, я удивлен и возмущен тем, что это важнейшее направление, от которого зависит успех и убедительность всех идеологических проектов на Востоке Украины, вообще игнорируется властью.
И последний момент, опять же ключевой, – это информационная война. Все без исключения наши коллеги, эксперты, журналисты жалуются на то, что Украина проигрывает информационную войну. И более того, считается, что мы ее не ведем. Так вот, я хочу разочаровать всех: мы эту войну ведем, просто делаем это глупо и бездарно, зачем-то теми же «кремлевскими» инструментами. Российская пропагандистская машина просто работает длительное время и более хорошо отлажена. Плюс с точки зрения применяемых инструментов, украинский ответ – а) неадекватен, б) приводит, как правило, к обратному эффекту. Я привожу всегда очень простой пример. Российская пропагандистская машина включилась на полную в момент разворачивания Майдана. Это сработало в том числе и потому, что все предыдущие попытки использовать эту машину, например, для пропаганды федеральной идеи, или для пропаганды неуспешности украинских реформ, или даже для дискредитации нашей европейской интеграции, – все они были вообще неуспешны и бесполезны. Эта пропагандистская махина вообще не имела эффекта в аккурат до осени 2013-го года. Она начала работать на этапе, когда в Украине началось движение на Майдане. Разрозненность посылов, стихийность этого без сомнения искреннего движения позволило российской пропагандистской машине сформировать упрощенный смысловой и оценочный ряд, который легко и эффективно начал работать на дискредитацию всего происходящего в Украине. На всех уровнях пошла социально-культурная агрессия.
Но наш ответ оказался почему-то линейным. На обвинения в том, что Майдан был фашистским (а он фашистским не был – это действительно наглое вранье), начали применяться тезисы о «колорадах» и так далее. Это, как ни крути, выглядело определенным оскорблением в глазах людей, симпатизирующих России или действительно толерантно относящихся к советскому прошлому. На информационную кампанию, что в Киеве власть захватили бандеровцы (опять же полная ерунда), в ответ идут активные информационные атаки в адрес России как новой «империи зла», обвинения в терроризме в адрес всех возникших парамилитарных объединений и групп в восточных областях. Все эти упрощенческие подходы приводят к тому, что мы в этой информационной войне уже начали проигрывать системно. Потому как мы оказались втянуты в войну с внешним врагом, но при этом внутри теряем своих реальных и потенциальных симпатизирующих.
Непонимание законов этой социально-культурной войны (война идет в первую очередь внутри, а уже потом с внешним врагом) привело к неутешительным результатам. Сегодня, к сожалению, наши соотечественники в Донецкой, Луганской областях независимо от гражданской позиции до сих пор крайне критично относятся к происходящему в стране в целом и к политике Киева в частности. Даже те, кто уже разочаровался в поведении сепаратистских лидеров, даже те, кто, сходив на референдум 12 мая, уже передумали поддерживать эти республики, тем не менее, и близко не стали толерантны к Киеву. Это говорит о том, что Киев как государственная власть оказался пока несостоятельным в борьбе за сознание и настроение соотечественников. И эту ситуацию надо менять радикально. Конечно же, это задача комплексная. Она предполагает и изменение подходов со стороны власти, со стороны тех кругов, которые поддерживают ее информационную политику, и со стороны гражданского общества, экспертной среды. Но проблема состоит в том, что уровень упрощенства уже достиг таких масштабов, что нужно готовиться еще к очень длительной инерции от всего этого.
Приведу еще один пример, казалось бы, без слабых мест. Я всерьез считаю преступной кампанейщину вокруг вооружения наших солдат с помощью добровольных взносов и сбрасывания денег на обмундирования и другое оборудование. Во-первых, потому что это – стимулирование теневого рынка. Во-вторых, это полная примитивизация понимания того, как вообще надо подходить к формированию национальной армии. И в-третьих, это разворачивание ненужной истерики и психоза на бытовом уровне, когда и так тысячи семей готовы направить своих мужей, сыновей на фронт. Это кампания только в глазах недалеких людей выглядит патриотичной. На самом же деле, это квасной патриотизм, который на корню убивает понимание, какой должна быть армия, какой должна быть ответственность чиновников за принятие оборонного бюджета, ответственность за сертификацию военной продукцию, подготовку инструкторов и так далее.
Сегодня надо говорить простые вещи, связанные и с нашим неразумным поведением в информационной войне, и с нашей самодискредитацией как государства, когда мы говорим об организации, например, антитеррористической операции. Нужно кардинально и комплексно менять все подходы. Так, мирная инициатива Президента была ожидаема как обществом, так и международным сообществом. Несомненно, она требует поддержки. Но также нужно просто понимать, что мирный план Петра Порошенко даже в случае его полной реализации – это лишь создание предпосылок для дальнейшего развития. А вот вопрос выбора пути остается открытым. И тут я не исключаю того, что упрощенный вариант, который когда-то казался простым выходом из ситуации – реформа самоуправления (которую почему-то все назвали децентрализацией) уже будет недостаточным. Нужно думать и искать свой вариант автономности регионов. Чтобы это могло стать нашей украинской версией (а не чьей-то калькой) не Новороссии, но Восточного региона.
К сожалению, нам придется выбирать между вариантом перманентного конфликта и вариантом новой формы государственности…
Андрей ЕРМОЛАЕВ,
директор Института стратегических исследований «Новая Украина»
