О том, что мутация общественно-политической ткани Турции переходит точки невозврата, понимание пришло задолго до атаки российского самолета в 2015 г. в сирийском небе. И сейчас можно постфактум констатировать, что это было суть симптомом глубинных процессов в стране, которая невооруженным глазом видна из ереванских балконов и эчмиадзинских церквей.
В Турции возрождаются «исторические образы» в виде разных неоимперских доктрин, как ссылки к «национальному обету», «тюркскому миру», выходящему далеко за изначально провозглашаемые рамки культурного сотрудничества, и находят место в речах ее высших руководителей, чего просто не могло быть еще лет 20 назад. И всё это обильно приправлено антизападной риторикой в стране, которая еще недавно считалась ключевым бастионом южного фланга НАТО. На это не может не обращать внимания Россия, так же обуреваемая реваншистскими идеями в виде «русского мира», «евразийства» и т.п. И Россия Путина реализует свои устремления в русле «традиционной» философии, характерной эпохе Николая Первого, когда Россия стала «жандармом Европы». Сейчас же к этому еще и прибавилась важная часть Ближнего Востока – Сирия, где ее интересы разнонаправленно переплетаются с интересами эрдогановской Турции.
Политические торги по интересам
Кризис в российско-турецких отношениях, который интенсивно раздувался после сбитого российского самолета и демонстративного убийства посла РФ в Анкаре, сразу же вверг стороны в тревогу и подтолкнул к скорейшим действиям чрезвычайного характера, направленным на его разрешение. У сторон, при всей воинственной риторике, было понимание, насколько они нужны друг другу, с учетом складывающихся внешних факторов, и кризис в отношениях – это лучший подарок из всех возможных для тех, кто способен их остановить. И очень скоро жизнь показала, что весьма широкий общий интерес легко может перевесить острые разногласия в связи с инцидентами, а трудно решаемые вопросы можно ситуативно обойти и оставить на потом.
Этот кризисный период и предопределил их modus vivendi на последующий период в таких чувствительных регионах, как постсоветское пространство и Ближний Восток в контексте отношений каждого с Западом – США и странами-членами НАТО.
Этот modus vivendi исторически глубоко знающих и понимающих друг друга партнеров предполагает обоюдное понимание того, где «красные линии» каждого, которые нельзя переходить. Есть понимание того, что отношения обоих с Западом на видимую перспективу имеют тенденцию если не к ухудшению, то уж точно не к улучшению, а вызовы, возникающие в связи с этим, могут быть и общими и в интересах сторон. Здесь и усиление «партнера», и взаимная помощь в вопросе вынужденного разностороннего «импортозамещения», а также понимание того, что после аннексии Крыма Россией «логика Монтрё», десятилетиями оправдывавшая себя в Черноморском бассейне, может распространиться и на «сушу» в отношении постсоветских стран.
Анкара также дает понять, что «не испытывает энтузиазма» от укрепления связей постсоветских стран с Западом, хотя бы тем, что Турция фактически поставила себя «вне игры» в противостоянии России с Западом, демонстрируя, что не создает проблем Москве. Но возложив на свою дипломатию бремя «разъяснений» западным союзникам, почему не может быть иначе. Турция не только не участвует в санкциях Запада против России, имеющих целью ее сдерживание, но и взялась местами «замещать» возникшие бреши.
Военный союз?
Треугольник «Турция-Запад-Россия» характеризуется в первую очередь кризисом доверия, независимо от статуса отношений с Западом (в одном случае – формальный союз, в другом – противостояние на доктринальном уровне). И говорить о том, что есть полное доверие в отношениях Москвы и Анкары – тоже не приходится. Динамика отношений определяется жестким прагматизмом, обусловленным «картами на руках», которыми приходится «играть». Свидетельством тому – развития событий, последовавшие за отказом США поставлять ЗРК Patriot Анкаре. Р.Т.Эрдоган «нашёл» альтернативу в Москве, заключив соглашение по ЗРК С-400. Это вызвало серьезный кризис в отношениях с Вашингтоном и исключение Турции из программы перевооружения истребителями пятого поколения – F-35. Президента Турции это не остановило, и он заявляет о возможности альтернативы в Москве и по самолетам российского производства, а в случае американских санкций – угрожает закрытием стратегически важной авиабазы Инджирлик.
Такая «мелодия» исполняемого Р.Т.Эрдоганом «турецкого марша» по русской (поневоле) партитуре может сколько угодно быть соблазнительной для Москвы. Но, тем не менее, прошлые зигзаги в отношениях и поведенческие стереотипы Р.Т.Эрдогана заставляют Кремль думать о более надежных гарантиях того, что этот процесс станет бесповоротным. На него ведь уже истрачен гигантский политический и денежный ресурс (а он охватывает и трубопроводный проект «Турецкий поток» с превращением Турции в стратегический газотранспортный хаб, и атомный проект «Аккую», и др.). Пока единственной гарантией, и то временной, представляется только создание такой ситуации в будущем, когда Анкара сожжет все мосты с Западом. Но это крайне маловероятно. Однако даже в этом случае будет оставаться открытым вопрос – а что же будет с Турцией после Р.Т.Эрдогана? Ведь на карту поставлены не «одни помидоры»…
«Духовная близость» в «режиме любвененависти»
Внутриполитические процессы в Турции после неудавшейся попытки государственного переворота выкристаллизовали систему де-факто единоличной, неограниченной власти Р.Т.Эрдогана. Под соусом борьбы с терроризмом в стране развернулась реальная охота на инакомыслие, и страна превратилась в одного из мировых рекордсменов по числу арестованных журналистов, правозащитников, адвокатов и др. В Москве это вызвало, естественно, ощущение «духовной близости», особенно на фоне международной критики по поводу усиливающихся репрессий и подавления свобод в России.
«Бездуховность Запада» стала любимой мишенью критики из Анкары и Москвы в ответ на критику за репрессии и авторитаризм. Однако в своем роде «консервативность» политического мышления в обеих столицах предполагает, что режим сближения исключает «непривычные» шаги, способные внести «геополитический дискомфорт» друг для друга в весьма неустойчивой геополитической среде, а установившийся исторически режим «любвененависти», основанный на глубоком недоверии к мотивам друг друга, на самом деле никто отменять не собирается.
При этом есть понимание, что это не симметричное партнерство: если для Анкары Россия – весьма удобный раздражитель для своих торгов с Западом, то для России Анкара – «ледокол», способный ввести раскол в Евроатлантическом сообществе даже на уровне трансатлантических отношений в целом.
«Надежды» в Вашингтоне и опасения в Ереване
Важно, что фактически вторжение турецких войск в Сирию, прямое их участие (а также посредством прокси-подразделений) в гражданской войне, было частью договоренностей России с Турцией. И такая «игра в геополитику» в Сирии на фоне проливаемой крови в Армении породило ассоциацию с событиями вековой давности.
Притом что Москва, стратегический союзник Еревана, отделалась лишь «общей озабоченностью», явно потирая руки от предчувствия раздражения в Вашингтоне и европейских столицах, официальный Ереван вторжение Турции на северо-восток Сирии назвал именно вторжением.
В Вашингтоне вновь был поднят «армянский вопрос» после многолетнего блокирования на федеральном уровне (даже на фоне признания Геноцида армян конгрессами 49 штатов из 50 и городскими собраниями крупнейших американских мегаполисов). И в Палате представителей, контролируемой демократами (в той самом, где обсуждается вопрос импичмента в отношении президента Трампа), 30 октября была принята Резолюция о признании Геноцида армян в Османской империи, которая шокировала Анкару. Параллельная резолюция аналогичного содержания трижды представлялась в Сенате и трижды блокировалась сенаторами-республиканцами по причине «несвоевременности». Причем в первый раз сенатор Линдси Грэм открыто заявил, что принял решение после встречи в расширенном составе с Трампом и Р.Т.Эрдоганом, и «его об этом попросили».
С четвертой попытки резолюция все же прошла и в Сенате, причем единогласно. Очевидно, что, подвешивая вопрос теперь уже на уровне Белого Дома, Вашингтон демонстрирует «надежды», что все же Р.Т.Эрдоган откажется от тесного военного сотрудничества с россиянами. Однако явно взаимоисключающие интересы Анкары и Вашингтона в Сирии делают невозможным компромисс для Эрдогана без потери лица, что еще и опасно для его внутриполитических позиций.
Это может означать, что в бытность Р.Т.Эрдогана лидером Турции ожидать позитивного перелома в отношениях с США не приходится, и можно лишь гадать, насколько глубоко может пойти раскол. В свою очередь, это может открыть «поле для деятельности» российской дипломатии. И, как это не раз исполняла Россия – Турция может представляться если не удобной «наковальней» для российского «молота», то удобным пугалом. Благо, Р.Т.Эрдоган своими безответственными заявлениями в перманентном режиме способен лишь «обосновывать» все возможные российские «аргументы», приправленные агрессивной пропагандой, то на армянском, то на грузинском направлениях. (Заявления, что события 1915 г., в результате которых армяне были уничтожены или депортированы, «были единственно разумным на тот момент решением»; заявления, что «нужно вернуть турок» в Грузию т.д.).
В этом отношении опасения в Ереване имеют под собой довольно веские основания, особенно на фоне отсутствия региональной стратегии США на Южном Кавказе в целом – так же как и европейских союзников – как и вообще внятной стратегии по сдерживанию России и Турции. И такое положение, как представляется, может сохраниться, по меньшей мере, до ноября 2020 г., когда завершатся президентские выборы в США. И далеко не факт, что после этого сразу появится ясность.
У официального Еревана «меню» возможностей представляется довольно ограниченным, однако оно эффективно используется. Прежде всего, это развитие сотрудничества с Москвой в военно-технической сфере (ведь 5-ая статья НАТО еще не в Грузии, а только в Турции), диверсификация внешней политики, политики безопасности и внешнеэкономической политики, при этом поддержание ровных отношений с Москвой, чтобы не вызывать сцен «геополитической ревности», но и пояснить мотивы своих шагов.
Во-вторых, недопущение политической активизации Турции в регионе Южного Кавказа, особенно в процессе мирного урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта. Притом что возможная российско-турецкая «роспись» может быть приемлемым сценарием для Баку, но по понятным причинам совершенно неприемлемой для Еревана.
В-третьих, углубление и укрепление отношений с Грузией и Ираном, что является в принципе каждодневной работой и можно говорить об определенной позитивной динамике.
В-четвертых, тесное сотрудничество с ЕС и США как главный внешний ресурс технологического и институционального развития.
В-пятых, сближение с соседями Турции, разделяющими наши опасения, и в этом направлении также есть прогресс – с Грецией, Кипром, Израилем, Арабским миром.
Однако всё это может работать, когда есть соответствующий внутренний запас прочности. Внутренняя среда соответствует поставленным задачам, и в этом направлении открылись возможности в результате бархатной революции, которые постепенно реализуются.
Благоприятными факторами является успешное противодействие Украины и Беларуси имперским амбициям Москвы. Без решения же своих имперских задач на этих направлениях Москва на Южном Кавказе, как представляется, будет предпочитать стратегию сохранения статус-кво с тактикой «локальных уколов» в логике разведки боем. И в этом плане есть общее поле интересов с Киевом и Минском в двусторонних и многосторонних форматах. Но это уже тема для отдельного разговора.
Рубен Меграбян, эксперт Армянского Института международных отношений и безопасности (Ереван)
