Обсуждая происходящее ныне в Иране, мы должны помнить несколько базовых моментов.
Система управления в Иране – тираническая, она имеет как стандартный для подобных систем набор характеристик, так и свои особенности. В Иране, сколько бы он ни был президентской республикой, последнее слово – за духовным лидером страны. Обычной практикой являются «призывы-увещевания» или же прямые приказы верховного лидера убрать из повестки парламента «неудобные» законопроекты. Так же, как и придание форм закона через высший законодательный орган идей сугубо верховного лидера, поданных широкой общественности как точку зрения всего парламента.
Судебная власть в стране много лет системно коррумпирована и не пользуется доверием общества, тюрьмы постоянно переполнены журналистами, адвокатами и диссидентами. Система выборов, мягко говоря, несправедлива, нарушения и подтасовки на выборах всех уровней стали обыденным явлением.
При этом напомним, что ещё в 1979 году параллельно с оформлением победы исламской революции в Иране стартовали протесты разной степени интенсивности против нетерпимости. Первая волна протестов была 25 дней спустя после установления революционной власти, когда женщины вышли на митинги и манифестации в международный женский день, 8 марта, и выразили свой гнев против позиции аятоллы Хомейни, согласно которой женщинам нужно вменить в обязанность появляться на рабочем месте в исламском одеянии – хиджабе …
В свою очередь охватившие весь Иран волны массовых протестов последних нескольких месяцев имеют свою специфику и существенные отличия от предыдущих – прежде всего, по масштабам и скорости распространения. О них и поговорим.
Если в прошлом на акции протеста выходили представители отдельных прослоек общества и протестовали против какого-то отдельного проявления, то акции последних месяцев охватили практически все слои и классы в иранском обществе, а их мишенью стала вся система власти как таковая. К примеру, в 1999 году массовые акции протеста были преимущественно студенческими, а поднятые вопросы касались в большинстве случаев прав и свобод студентов и молодежи. Триггером для акций протеста в 2019 году стало повышение цен на бензин, а главным требованием протестующих – их снижение до прежнего уровня. На этот раз же объединяющим требованием стала смена власти, а главной мишенью – верховный лидер как воплощение абсолютной власти.
В ходе последней волны манифестаций от полицейских выстрелов в упор погибли более чем 600 иранцев, представляющих разные города и разные слои общества. Общее число задержанных превысило 5000 человек, а более сотни арестованных были приговорены к смертной казни через повешение. Как результат всех этих карательных мер, народ Ирана стал проявлять беспрецедентное единство. Сформировалась атмосфера, когда проблема протеста в той или иной степени касается всех без исключения. А также понимание того, что без консолидации и с действиями порознь, проблема комплексного и системного решения получить не может.
Ощутимую поддержку протестной волне последних месяцев оказали также иранцы, проживающие за рубежом, общее число которых составляет от трех до пяти миллионов. Беспрецедентным и в некотором роде историческим стал масштаб акции протеста иранцев в Европе – по разным оценкам число протестующих там превысило 100 тысяч человек.
На сегодня, когда волна протестов спала, очевидно, что Иран уже вступил в новую историческую эпоху, и государства в формате до 2022 года больше нет. Системе государственного управления нанесен удар, в ряде регионов на местах власть пошатнулась, всё это на фоне дестабилизации экономики, в частности, рекордного взлёта цен. Иранская валюта находится на исторически низком уровне – за доллар дают 45000 туманов, что в свою очередь чревато новыми вызовами для общества.
На фоне нарастания волны протеста государственная машина пропаганды начала спекулировать сценарием, согласно которому, если страна вступит в стадию дестабилизации, то активизируются сепаратистские настроения. Были прямые манипуляции угрозой «сириизации» страны. При этом параллельно соседние государства, откуда в том или ином виде к Ирану (и в обратном направлении) озвучиваются разные территориальные претензии (Турция, Афганистан, Азербайджан, Пакистан, Ирак), определенно стали активизировать имеющийся у себя потенциал среди «родственных» сегментов в иранском обществе, подверженных, в их логике, сепаратистским настроениям. Главным образом это проявлялось на информационном фронте в виде разных «сливов» и «теорий заговора».
Однако эти усилия, как и в прошлые годы, не были подхвачены широкими слоями иранского общества, более того, они в т.ч. и публично были отброшены в политический «кювет». Напомним, что идеи дезинтеграции Ирана в каждую из волн протестов циркулируют ещё с манифестаций в период исламской революции 1979 года, однако дальше собственно идеи они не заходят.
Для справки, согласно конституции Ирана как меньшинства признаются только ряд религиозных групп: различные христианские – армянское, православное ассирийское, католическое; иудейское; а также парсы – персы-зороастрийцы. По квотам им забронированы места в парламенте (армянам предоставлены 2 места, остальным – по одному месту в Меджлисе). Национальные меньшинства, исповедующие Ислам – этнические азербайджанцы и другие тюркоязычные, курды, белуджи, арабы – не рассматриваются в качестве отдельной общественной прослойки, при том, что среди них к примеру 6 миллионов суннитов. Они не имеют каких-либо особых привилегий, и только в отдельных регионах позволено, к примеру, иметь ограниченные телевизионные передачи на областных телеканалах на местных языках.
Отдельным направлением государственной пропаганды Ирана традиционно является списание на внешние силы организацию акций протеста. При этом активно используется и «неофициальная» пресса. И основная мишень здесь, как нетрудно догадаться, – это Израиль (за спиной у которого традиционно США). По разным оценкам последней волны протеста, их нынешняя привязка к влияниям извне выглядит преувеличенной и скорее играет на руку госпропаганде.
Иран всё больше вовлекается в войну в Украине на стороне своего стратегического партнера – Российской Федерации, тем самым усиливая свое противостояние с Западом (прежде всего, с США). Однако в хронологическом порядке вспышки последних протестов совпали с видимыми попытками Западного блока возобновить переговоры по новому формату «ядерной сделки». Фактор иранских энергоносителей как альтернативы российским – на поверхности. Потуги на этих фронтах не принесли результата, в т.ч. в силу отсутствия единой консолидированной позиции по этому поводу на Западе, в том же Израиле в частности. Предложения Кремля Тегерану ситуативно перевесили, создав при этом режиму аятолл отдельный комплекс проблем. Однако такая логика событий если не исключает, то делает максимально маловероятной версию о вовлеченности зарубежных сил как основной движущей и организационной силе акций протеста 2022 года.
Режим в Иране помимо «козней внешних сил» также пытался то ли пугать, то ли отвлекать общество перспективой большой войны. Для текущего периода более подходящего кандидата в противники, чем Азербайджан, попросту не нашлось. Плюс этот тренд удобно ложился на текущее противостояние Азербайджана и Армении за Карабах в условиях провисания позиций РФ в регионе (в некотором роде такое позиционирование Ирана играло на руку Москве). Так, были отмечены масштабные передислокации войск и военные учения на севере Ирана. Однако власть предержащие в Тегеране хорошо представляли себе как нынешний военный потенциал собственной страны, так и ее последующую неспособность противостоять тотальному экономическому потрясению вследствие большой войны. От идеи разжигания новой региональной войны в Тегеране логично отказались.
Наиболее опасным при гипотетической дестабилизации в Иране является фактор Корпуса стражей исламской революции (КСИР) – структуры, которая существует параллельно с армией, однако, не подчиняется формальной власти, не контролируется ею, а замыкается строго на духовного лидера страны.
Экономический и политический вес КСИР в Иране раздут и чрезмерно велик. Не забываем и про внушительные масштабы влияния вне Ирана при наличии рычагов для дестабилизации региона. На фоне акций протеста периодически появлялась информация о разногласиях либо намечающемся расколе в высшем командовании КСИР. Однако на данный момент они находятся на том незначительном уровне, который вряд ли способен поставить под вопрос функциональность структуры.
КСИР всё ещё способен в кратчайшие сроки установить военное положение в Иране, причем без вовлечения регулярной армии. Способен взять под свой контроль, а также удерживать под контролем всю власть в стране как таковую. Как это бывает и как это может работать – мир увидел внутри границ т.н. «исламского государства» (ДАЕШ). Иначе говоря, КСИР пока обладает достаточными возможностями (финансовыми, военными, организационными) и инструментарием, чтобы стать новым «исламским государством». Ближний Восток уже имеет соответствующий опыт, а возможности КСИР и его зона влияния ныне многократно превосходят аналогичные параметры в то время того «исламского государства».
Однако даже описанный фактор КСИР вряд ли способен остановить запущенные процессы обвала Исламской республики в Иране. Иранцы сформулировали свои требования, в которых нет места теократии. Требования могут видоизменяться и дополняться, но Иран обозримого будущего будет без теократии и будет интегрирован в систему международных отношений. Трудно сказать, какой формально будет государственная система управления – республика, конституционная монархия или что-то другое. Как и трудно спрогнозировать – каким будет (если будет и когда) внешнее стимулирование внутреннего протеста в ИРИ. Но очевидно одно: гражданин Ирана желает жить в свободе и свободно распоряжаться собственной судьбой. Миру же придется и способствовать формированию нового статуса Ирана в регионе, и воспринять его новую роль …
Рубен Гахраманмонасян, родом из Ирана, корреспондент Персидской службы Радио Свобода – Радио Фарда в Армении, эксперт по иранской политике
