В английском языке есть емкое выражение “Love-hate relationship”, которое можно перевести как «отношения любви-ненависти». Оно прекрасно характеризует тот уникальный баланс сил и интересов, который сложился за последние годы между Россией и Турцией, то сотрудничающих, то соревнующихся друг с другом на целом ряде театров, от Восточной Европы и Сирии вплоть до Центральной Азии и уже, видимо, Африки. Южный Кавказ же, в силу географического расположения непосредственно между двумя державами, наличия внутренних конфликтов и собственных небольших размеров, представляет собой место, где этот клубок сгущается до невероятной степени, и ситуация меняется с невероятной быстротой.
44-дневная война между Азербайджаном и Арменией и целый ряд событий, вызванных ею, повлекли, пожалуй, самый большой пересмотр взглядов на российско-турецкое взаимодействие в регионе с 1990-х. Прогнозы очень многих экспертов по поводу ее окончания, которые вначале уверяли публику в том, что Россия не позволит боям перерасти в полномасштабную войну, как это уже бывало не раз (последний пример- те же июльские бои 2020-го), а затем- в том, что Москва остановит ее угрозой вмешательства на стороне Армении, оказались весьма далеки от реальности. Более того, целых два раза перемирия, согласованные в одном случае непосредственно в Москве, а в другом- с непосредственным участием РФ, остались лишь на бумаге, и Баку четко дал понять, что не станет даже рассматривать опцию возвращения к радикально несправедливому статус-кво, царившему десятилетиями. И несмотря на окруженный ореолом загадки удар ракеты «Искандер» по безлюдным окрестностям Баку буквально за час до подписания финального перемирия 10 ноября, а также проявленное президентом Алиевым плохо скрытое недовольство по поводу продолжения поставок вооружения в Армению из России, реального военного вмешательства Москвы на стороне своего формального союзника так и не последовало. И пусть содержание самого договора представляло собой определенный компромисс, который некоторые горячие головы в Баку поспешили приравнять чуть ли не к поражению, было ясно, что Армения потерпела существенное поражение и РФ (неважно, что с юридической зрения позиция Азербайджана была безукоризненной- Москва, если очень хочет, действует без оглядки на международное право) не посчитала нужным или возможным этому мешать. И не менее ясно то, что причина, по которой сложилось это нежелание, называется Турцией.
Так почему же Москва, которая еще несколько лет назад была на грани военного конфликта с Анкарой из-за событий вокруг Сирии, по всем определениям не входящей в «зону жизненных интересов России», сейчас, по сути дала добро на проникновение Турции в Южный Кавказ – свое «подбрюшье», где она всегда старалась удержать статус вершителя судеб и сохранить максимальный контроль над местными элитами? Ведь сам нарратив о «неразрывном братстве русского и армянского народов» и необходимости тесного военного союза (по сути- согласия Еревана на статус форпоста Москвы) сложился и укреплялся на господствующем в армянском обществе страхе перед Турцией и, глубже, тюркским присутствием на Кавказе и Ближнем Востоке. Поэтому последние действия России поставили под сомнения сам этот нарратив, давно бывший ключевым инструментом московской политики в регионе.
Паззл вокруг позиции касательно действий Турции на Южном Кавказе сложился в первую очередь вследствие двух глубинных противоречий. Первое из них возникло между специфическими интересами и статусом РФ непосредственно в регионе и глобальной игрой, которую она сейчас ведет. Противоречие следующее: претензии на «особые интересы» на Южном Кавказе неизбежно сталкивают Москву с Турцией, имеющей амбиции на углубление собственного влияния в регионе, и располагающей бесценным естественным союзником в лице Азербайджана, настроенного на глубокую интеграцию с Анкарой как на уровне политических элит, так и на уровне общества в целом. Поэтому региональная логика диктует Кремлю политику максимального сдерживания Турции и недопущения ее к решению стратегических задач региона.
Однако тут вступают в силу соображения большего порядка: в противостоянии с большим Западом, которому нынешнее руководство РФ придает экзистенциальный характер, ситуативное партнерство с Анкарой, отношения которой с рядом западных стран (в первую очередь, США и Францией) также осложнились в последние годы, приобрело огромную значимость. Именно поэтому Москва, несмотря на наличие серьезных разногласий с Турцией, существование которых совершенно не является секретом, после «самолетного кризиса» 2015-2016 годов старается сохранять связи с Анкарой на уровне стратегического партнерства и не спровоцировать ее на возвращение к поведению времен Холодной Войны, когда роль Турции в регионе сводилась к статусу потенциального антисоветского тарана НАТО. В этой парадигме взаимодействие сторон на Южном Кавказе, в первую очередь по карабахскому вопросу, служит одним из множества элементов сложной игры, в которой РФ вынуждена считаться с интересами Анкары, дабы собой сохранить возможность на уступки последней по другим вопросам. Например, это безопасное российское присутствие в Сирии и приемлемая логистика снабжения контингента Москвы напрямую зависит от сотрудничества с Турцией: в случае, если последняя решила бы «перекрыть кислород», перед Кремлем встали бы просто гигантские трудности и риски. Фактор турецкой «мягкой силы», ощутимый в целом ряде мусульманских стран, от Пакистана до Судана, также играет свою роль: России проще продвигать там свои интересы, располагая репутацией как минимум «наполовину друга» Анкары, а не ее откровенного противника.
Второе глубинное противоречие российской политики на Южном Кавказе пролегает между ее прагматическими и «символическими» интересами в регионе. Как уже отмечено выше, идея нерушимости российско-армянского союза на протяжении долгого времени культивировалась со стороны Москвы, которая умело пользовалась тем, что Армения вследствие поддержки карабахского сепаратизма и фактического участия в войне с Азербайджаном оказалась сравнительно изолированной и уязвимой. Россия по сути превратилась для Армении в монополиста в сфере стратегической безопасности, и потому ощущала свой статус в стране абсолютно неуязвимым. Вместе с тем, эта поддержка серьезно омрачала отношения Москвы с Баку, который в 2010-е превратился в однозначного лидера Южного Кавказа в экономическом и политико-стратегическом отношении. Однозначное восприятие Кремля как ключевого гарантора сохранения ненавистного для Азербайджана статус-кво по карабахскому вопросу со временем становилось все более убыточным для России, а исполнение Азербайджаном целого ряда стратегических проектов, направленных в обход РФ напоминало Москве о стоимости этой политики.
Эти соображения стали весьма актуальными после 2014 года и начала санкционной войны России с Западом, когда для Москвы выросла значимость поддержания нормальных отношений со странами, с которыми она еще не успела их окончательно испортить. Вот почему на авансцену выходит «план Лаврова», который предполагал возвращение Арменией семи оккупированных районов вокруг Карабаха Азербайджану с последующим определением статуса самого Нагорного Карабаха. Однако судя по событиям последних лет, в том числе апрельской войне 2016 года, эта идея была уже торпедирована Арменией, которая надеялась на пролонгацию статус-кво на неопределенный срок. Таким образом, можно прийти к выводу, что РФ была вынуждена скрепя зубы сохранять нейтралитет во Второй Карабахской Войне, дабы окончательно не потерять Азербайджан, пусть и ценой серьезного ухудшения своего имиджа в Армении. И вот тут напрашивается интересное сравнение: если российская традиционная дружба с Ереваном не выдержала испытания политической реальностью, то выбор Турции в пользу Азербайджана оправдал себя как в прагматическо-экономической, так и в эмоциональной плоскости. Анкара смогла заполучить в лице Баку братское государство и одновременно продвигать за счет этой дружбы свои геостратегические интересы. Именно благодаря этой симметрии Турция сейчас способна намного эффективнее отстаивать интересы своего союзника на Южном Кавказе, чем это может Россия, что и позволило ей сдвинуть региональный баланс сил в свою пользу.
В этой плоскости стоит также рассматривать позицию России по крупным транспортным проектам, проходящим через страны Южного Кавказа, включая пресловутый Зангезурский коридор, вокруг которого в настоящий момент развернулась напряженная борьба между Азербайджаном и Арменией. Фактически самоустранившись от вмешательства в регулярные стычки вокруг границы, к серьезному недовольству армянской стороны, Москва дала понять, что заинтересована в скорейшей реализации пункта 9 соглашения от 10 ноября о разблокировке коммуникаций между Арменией и Азербайджаном. И это несмотря на панику, которая сейчас стоит в консервативно-патриотическом лагере российского политического спектра, вокруг того, что дорога через Зангезур станет ключевым элементом в деле создания «Великого Турана», с помощью которого Анкара, якобы, пытается покончить с российскими внешнеполитическими амбициями по южному периметру, а также серьезных противоречий с ней Кремля по целому ряду вопросов. Неоднократно сообщалось о наличии на самом верхнем этаже кремлевских башен сильного антитюркского лобби, негодовавшего из-за «потворствования» азербайджанской военной кампании и открыто требовавшего нанесения упреждающих ударов. Напомним, что до сих пор в силе отмена по решению Москвы прямых авиарейсов между Россией и Турцией, формально введенная по причине эпидемиологической ситуации в последней.
Таким образом, можно прийти к следующему выводу: турецкая политика в регионе, в первую очередь по отношению к Азербайджану, создала такую динамику, когда Москва вынуждена присоединяться к региональным инициативам Анкары, несмотря на реальные риски, которые они несут российским гегемонистским амбициям. Следовательно, во-первых, практический урон от неприсоединения и оппонирования был бы для России слишком высок, а во-вторых и в-главных, она на данный момент просто не в состоянии препятствовать проведению Турцией проактивной внешней политики на Южном Кавказе.
Вместе с тем, очень симптоматично, что РФ усиленно подпитывает антитурецкие нарративы в Грузии – стране, с которой у нее уже 13 лет как нет дипломатических отношений, что, среди прочего, серьезно затрудняет поиск агентов и методов влияния России в ней. Так, позиционирующая себя как консервативная националистическая сила партия «Альянс патриотов», а также совсем недавно основанное миллионером Леваном Васадзе, имеющим тесные личные связи в России, движение «Единство, сущность, надежда», постоянно педалируют угрозы «турецкой экономической экспансии» и «реисламизации Аджарии», которые-де угрожают грузинской идентичности. Грузия, напомним, имеет огромное стратегическое значение, и ее гипотетическая смена ориентации с прозападной на пророссийскую очень сильно усложнила бы дела как Запада, так и Турции на Южном Кавказе. Таким образом, Россия была бы и не прочь содействовать росту антитурецких настроений в регионе, но при этом не хочет самой выглядеть их спонсором и надеется продолжать зарабатывать определенные дивиденды от сотрудничества с Анкарой по целому ряду направлений. Вполне возможно также, что антитурецкие силы Москва сейчас рассматривает как определенный актив на будущее: они могут понадобиться, если нынешний кризис в отношениях Турции с Западом будет преодолен и Анкара перестанет нуждаться в российской поддержке.
А что же с точки зрения самой Анкары? Для нее нормальные отношения также очень важны в свете амбициозной стратегии по расширению влияния в целом ряде регионов, которая, наряду с успехами, заработала для Турции целый ряд недругов. Тесные связи с Москвой обеспечивают определенные гарантии безопасности, значение которых заметно выросло с обострением кризисов на Ближнем Востоке и проявленным западными странами нежеланием серьезно вкладываться в их разрешение. Вместе с тем, турецкий лидер Эрдоган сумел блестяще почувствовать и использовать возможности, предоставленные введением западных санкций против Кремля и окончательного выбора им парадигмы «осажденной крепости», который случился в 2013-14 годах. Эрдоган мастерски использовал свои давние доверительные отношения с российским президентом В.Путиным в условиях его постепенного отката в сравнительную международную изоляцию, превратив их в фундамент намного более комплиментарной для турецких интересов российской внешней политики. При этом у Анкары нет иллюзий по поводу долговечности этих отношений: даже многие проправительственные эксперты не устают указывать на фундаментальные и нерешаемые противоречия сторон, в первую очередь в Сирии, на Кавказе и в Центральной Азии.
Прагматичный подход турецкого руководства к Южнокавказской политике отражается в периодически озвучиваемой идее создания так называемой «платформы 3+3», в которую должны войти три Южнокавказские республики наряду с 3 региональными державами: РФ, Турцией и Ираном. Согласно замыслу, эта платформа призвана положить конец господству «внешних» (читай – западных) интересов в регионе и совместной работе заинтересованных сторон по решению всех его проблем ради общего блага.
Однако мало кто сомневается, что весь проект с самого начала носит больше риторический, чем реальный характер. Грузия вряд ли когда-то откажется от фактически оккупированных Россией Абхазии и т.н. Южной Осетии, азербайджано-армянские отношения все еще слишком горячи для реальной нормализации, ну а самое главное- три региональные державы обречены оставаться конкурентами друг для друга в силу элементарных культурно-стратегических причин (даже при том, что на данный момент их экономические интересы в целом совпадают). Таким образом, выступая горячим сторонником формата «3+3», Анкара декларирует свои лучшие намерения и выбивает многие козыри из рук сторонников антитурецкой политики в Кремле, при этом совершенно не рискуя претворением всех этих планов в жизнь. Очень интересно отметить и текст Шушинской декларации президентов И.Алиева и Р.Т.Эрдогана от 15 июня: он очень показательный для понимания того, как работает турецкая внешняя политика в регионе. Создавая фактически военный союз с Азербайджаном и, по сути, распространяя условия Карского договора 1921 г. на весь Азербайджан, этот документ обходит молчанием возможность создания на территории республики турецких военных баз, возможность чего активно обсуждалась все предыдущие месяцы. Подход Турции, таким образом, можно охарактеризовать следующим образом: продвигая свою стратегическую повестку вперед с максимально возможной скоростью и агрессией, она тем не менее тщательно соблюдает определенные «красные линии» для РФ и придает большое значение символической политике, дабы не создавать дополнительную напряженность без железных на то оснований.
Мурад Мурадов, соучредитель и заместитель директора Бакинского аналитического центра им. Топчубашова, Азербайджан
