Страны постсоветского пространства вступили в период внутренней нестабильности в связи с процессами по транзиту власти и политической смене поколений на фоне системного кризиса и институциональной слабости.
В зависимости от истории и географии, а также, в своем роде, «истории болезни» в постсоветский период, субъекты творят сегодняшнюю свою историю, исходя из нескольких данностей – культурных и правовых традиций, глубины чувства национально-культурной идентичности, степени присутствия России, степени близости к Европе и Западу.
За почти три десятилетия после распада Советской империи получившие независимость бывшие советские республики с разной степень успеха сформировали государственно-правовые институты. Но в целом, по причине отсутствия опыта свободной государственности и, как следствие, непонимания политическими классами исключительной роли институтов в деле формирования механизмов внутренней устойчивости, в странах постсоветского пространства избирательные циклы и процессы передачи власти, политической смены поколений оборачиваются и будут в видимой перспективе оборачиваться форс-мажорами, периодами турбулентности с труднопредсказуемыми развязками. Там внешние факторы или внешние обстоятельства, их возможные сочетания порой будут иметь решающее значение – как стабилизирующее, так и дестабилизирующее. Тем самым, в силу вышеуказанных факторов, новому политическому поколению выпала миссия стать во многом пионером-первопроходцем для своего государства и общества.
Постсоветские страны находятся на разных этапах транзита, и на этот процесс неизбежно оставляют свой след мощные глобальные тренды в виде информационной, телекоммуникационной, энергетической, промышленно-технологической революций. Эти революции объективно выбивают основанные на сырьевой (в первую очередь – углеводородной) ренте автократические диктатуры и завязанные на них субъекты на обочину истории.
В Армении и Украине состоялась смена власти с антикриминальными, антиолигархическими и антикоррупционными повестками, и страны проходят этап их практической реализации. Причем, в Армении, в стране с парламентской системой правления, избирательный цикл полностью и успешно преодолен, новая сила завоевала конституционное большинство в парламенте и сформировала правительство, которое будет функционировать до 2023 года. В настоящее время проводится санация судебной власти. В то же время в Украине выборы в Верховную Раду еще впереди, и новая команда в настоящее время формирует политическую организацию для участия в выборах на фоне внешних и внутренних вызовов.
Тогда как в Молдове произошло переформатирование политического поля по формуле «консенсус минус суперолигарх Плахотнюк», причем участниками консенсуса стали внешние акторы – Россия, США и ЕС. И можно сказать, что пребывающая в длительной апатии страна получила новую возможность для формирования реальных, а не имитационных государственных институтов.
В Грузии власть, как представляется, методом управляемой дестабилизации сама запускает процессы внутреннего переформатирования навстречу очередным парламентским выборам – для улучшения собственных шансов и сокращения возможностей ведения «сепаратных партий» внутри правящей элиты.
В состоянии системной фрустрации на предмет будущего сразу после «вечно живых» своих лидеров пребывают элиты в России, Беларуси и Азербайджане на фоне углубляющейся стагнации. В регионе Центральной Азии вначале Узбекистан (по естественным причинам после смерти Каримова), а затем Казахстан (в силу решения самого лидера – Назарбаева) смогли обеспечить в целом мирный и безболезненный транзит власти с перспективами относительной либерализации. В небольшом Кыргызстане же, находящемся к тому же на географической периферии, худо-бедно, но сформировался механизм передачи власти через электоральную процедуру, закрепляющую складывающийся навстречу к нему внутриполитический статус-кво. И только Туркменистан продолжает оставаться в «ледниковом периоде» в политическом отношении.
Определяющим в этих процессах фактором и движущей силой в этих процессах является внутреннее стремление обществ к преодолению критического разрыва между потребностями и реалиями. И естественно, что многомерные процессы подвержены также влияниям внешних сил.
В отношении антикриминальных и антикоррупционных мирных революций первой половины 2000-х Россия относилась подчеркнуто враждебно, превратив в первоочередную мишень самой токсичной пропаганды, и открыто им противостояла посредством политических и экономических рычагов. В 2008 г. она вторглась в Грузию, чтобы, по признанию Дмитрия Медведева, пресечь ее евроатлантическую интеграцию. А в 2013-2014 гг. развязала гибридную войну после украинской Революции достоинства… На этом фоне были открыто сформулированы претензии к действующему миропорядку.
Нынешний же, называя условно, период «транзитной турбулентности» характеризуется тем, что Москва изменила тактику и позиционирование, демонстрируя бОльшую гибкость и стремясь расширить возможности маневра. Представляется, что просчитав, что бесперспективно, да и невозможно жестко противодействовать общественным закономерностям, воевать против Истории, Кремль взялся если не «возглавить», то хотя бы своим активным вовлечением в процессы, прямо или опосредованно, обеспечить контрольный или, по меньшей мере, блокирующий пакет «акций» в будущих конфигурациях. При этом среди кремлевских «башен» нет единого понимания приоритетов в позиционировании в отношении процессов. Ортодоксальное чекистское крыло продолжает озвучивать свою прежнюю позицию касательно угроз – «традиционные ценности», «долой Сороса», «нарколибералы во главе с Канадой», «цветные революции» и др. химеры, которыми накануне оперировал в своей речи в Уфе на состоявшейся Международной встрече высоких представителей по вопросам безопасности глава Службы внешней разведки РФ Нарышкин.
С другой стороны, один из близких к Путину персон из «лагеря системных либералов» Алексей Кудрин прямым текстом предупредил о возможности революционной ситуации в стране и необходимости реальных реформ. Следует отметить, что эти две противоположные позиции объединяет в первую очередь внутрироссийский контекст и стремление избежать, прежде всего, дестабилизации внутри России. Другое дело, что пути этого видятся по-разному, в частности, касательно внешнеполитических кампаний с военным элементом. Тем самым, Кремль подводит эти точки зрения под некий общий знаменатель и пытается адаптироваться к новой ситуации с новыми условиями, пытаясь к тому же смягчить внешнее, прежде всего, санкционное давление со стороны Запада. Возможно, в этом и кроется «секрет» беспрецедентно мягкой реакции официальной Москвы на Бархатную революцию в Армении.
Нет единодушных подходов и в американской элите. Наряду с реально состоявшимся консенсусом по сдерживанию России и, в то же время, диалогу с ней, разница в подходах заключается в соотношении первого ко второму, разных «иерархиях» приоритетов, в которых Россия вписывается в разных ипостасях. Речь о разбросе от экзистенциального противника номер один до потенциального партнера в тех или иных региональных вопросах, что изначально предполагает совершенно разные стратегии. На фоне усилившейся неопределенности, если не кризиса, в трансатлантических отношениях европейские элиты демонстрируют все большую склонность к тому, чтобы не только не ужесточать подходы в отношении Москвы, но и, фактически, подвергать фактической эрозии и без того мягкий санкционный режим.
Поработав над ошибками и «выучив уроки» прошедших пяти лет гибридной войны, Москва придала большую гибкость своей политике в отношении постсоветских стран в рамках цели достижения пересмотра миропорядка, установления «многополярного мира». В нём посредством «Ялты-2» будет обеспечен «статус полюса», предполагающего легитимацию доминирования в постсоветском пространстве и «уважения» к ее «эксклюзивным интересам», «влиянию» и т.д.
Примечательна позиция Китая, умело пользующегося создавшейся расстановкой сил. В кулуарах Уфимской встречи по безопасности, согласно сообщению китайского государственного агентства Синьхуа, состоялась встреча ответственного по безопасности члена Политбюро ЦК КПК Го Шэнькуня с высокопоставленными представителями структур безопасности Армении, Афганистана и Сербии. Китайский представитель сделал заявление о готовности Пекина укреплять связи в сфере безопасности с этими тремя странами «для защиты их общих интересов»…
Сложившийся расклад векторов внешних воздействий в совокупности с внутренними условиями представляют собой вызов для всех без исключения постсоветских стран в период их «транзитной турбулентности». Её развязки представляются по большому счету по формуле «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», в плане того, что изначально можно говорить об отсутствии «правил игры», ценностного базиса, о возможности самых беспринципных компромиссов ради решения каких-то сиюминутных задач.
Москва в данный момент будет целиться на институциональную состоятельность своих потенциальных жертв. И чем они несостоятельнее, тем больше у нее шансов на выигрышные с ее точки зрения компромиссы, особенно с пребывающими в состоянии системного ступора европейскими партнерами. При этом Москва сама была, есть и будет оставаться главным производителем и экспортером управляемого хаоса на постсоветском пространстве с использованием всего спектра компонентов гибридной войны. От информационного до военного. Делаться это будет чужими руками, посредством своих прокси и «полезных идиотов» разной специализации. И в зависимости от конкретных условий обстановки…
Что могут этому противопоставить постсоветские страны, которым в видимой перспективе «выплывать поодиночке»? Прежде всего, минимизировать геополитические риски, укреплять национальный суверенитет и нейтрализовать внутренние вызовы. Наиболее надежными «подушками безопасности» на случай возможных форс-мажоров для европейских наций на постсоветском пространстве представляются:
легитимная власть с эффективными каналами обратной связи с обществом,
по возможности надежные, способные к автономному функционированию государственно-правовые институты,
рациональное использование инструментария «мягкой» безопасности,
общественное спокойствие и правопорядок,
«заполнение» внутриобщественных разломов и нейтрализация конфликтного потенциала внутри общества посредством эффективных политических шагов, а в более долгосрочной перспективе – укрепление национально-гражданской идентичности и чувства общей судьбы на национальном уровне.
Очевидно, что «новый режим» отношений в условиях меняющихся реалий еще только устанавливается, и, в частности, Молдова стала в своем роде «полигоном» для обкатки возможных конфигураций. Но не факт, что молдавские «наработки» станут чем-то универсальным для столь разнообразных по масштабам и условиям субъектов постсоветского пространства. Очевидно также, что судьба Украины, ее реформ будут определяющими для будущего неоимперской идеи Кремля и, как следствие, европейского будущего европейских наций на географическом Востоке и Юго-Востоке Европы.
Уже сегодня, в этот период «транзитной турбулентности», когда постсоветское пространство переходит в «постсоветское пространство 2.0» (и переход еще далеко не завершен) очевидно, что ничего не предопределено. Успех каждой страны будет зависеть от того, насколько ее общество готово и будет готово «жить без России» в традиционном понимании и начать формировать с нею же цивилизованные отношения во всех отношениях: в политическом, военно-политическом, безопасностном, культурном, экономическом. Насколько будут готовы их «стратегии выхода» к такому «часу Х», когда нынешний режим в Кремле с его бессмысленными и беспощадными неоимперскими амбициями и «интеграционными объединениями» спойлерского характера рухнут с политическим уходом Путина.
Это может случиться завтра, с прилетом какого-то «черного лебедя», или же не случиться еще довольно долго. Но именно сейчас – время прилежной, практической «домашней работы» с честным и хладнокровным переосмыслением пройденного пути.
Рубен МЕГРАБЯН, эксперт Армянского Института международных отношений и безопасности, редактор русскоязычной версии издания «Аравот», Ереван, Армения
