ЦИАКР принял участие в работе Круглого стола.
Как противостоять использованию Россией религиозного фактора для усиления своего влияния в странах, которые Москва считает «сферой своего влияния».
То, что Россия после распада СССР активно использует религиозный фактор для сохранения и усиления своего влияния не является секретом ни для кого. Показательно, что, по большому счету Москва часто и не прячет это свое влияние, в отличие от некоторых других ситуаций, где связь с Россией всячески отрицается.
Тут же очень часто речь идет о «священной традиции», право на которую агрессивно охраняется. Речь, конечно же о Московском патриархате или РПЦ. Но не только. Вообще, в условиях агрессивной полномасштабной войны против Украины и явного желания Кремля продолжить «реконструкцию СССР» связь с РФ и ее структурами вызывает повышенное внимание и негативное восприятие практически в каждой стране, которую Кремль решил «облагодетельствовать возвращением в материнское лоно». Религия же имеет определенную индульгенцию – по инерции часто Церковь воспринимается не как одна из общественных институций, а автоматически моральный авторитет. Грубо говоря, «не могут же святые люди» обманывать. И вот тут-то, на доверии у чекистов открывается широчайшее окно возможностей. И очевидно, этому необходимо противостоять.
Именно потому 31 октября 2025 года в Киеве в Укринформе Благотворительный Фонд «Акцент» вместе с общественной инициативой «Бурштиновий шлях» («Янтарный путь») провел международный круглый стол «Использование РФ религии для влияния на страны бывшего СССР». Речь шла о том, как Москва использует в качестве оружия религию в Украине, Балтии, Молдове, на Южном Кавказе. Немного затронули и тему использования Россией религии в странах, которые Москва поглотить не рассчитывает, но формировать там выгодные для себя настроения с помощью агентов в рясах активно пытается. На круглом столе обсуждались вопросы: какие методы использует Москва для влияния на религиозную сферу в разных странах? Как разоблачение методов Москвы в религиозной сфере может способствовать прекращению такой деятельности? Что должно делать государство для противодействия деструктивной российской деятельности в религиозной сфере, каким должно быть взаимодействие с экспертами, активистами и национальными конфессиями.
Начатой Москвой в 2014 году вооруженной агрессии против Украины предшествовали десятилетия активной подрывной деятельности спецслужб России, в которой огромное внимание уделялось религиозному направлению. В частности, влияние на сознание украинцев активно осуществлялось через структуры Московского патриархата в Украине, которые маскировались под «каноническое» православие и названием «украинская православная церковь». При этом развитие действительно украинского православия подвергалось дискредитации под предлогом неканоничности, и эта оценка распространялась благодаря возможностям РПЦ во Вселенском православии. Хотя, ожидаемо, это не смогло остановить исторически обусловленный и справедливый процесс создания канонической автокефальной Православной церкви Украины. Вообще же Московский патриархат (РПЦ) превратился в РФ в фактически государственную структуру, которая осуществляет задачи по идеологическому обеспечению правящего режима и продвижению агрессивной идеологии «русского мира», что предусматривает и ассимиляцию украинцев. В полномасштабной войне России против Украины РПЦ является органом, обеспечивающим мобилизацию российского населения на войну, оправдывающим агрессию и преступления, а на оккупированных территориях внедряет политику Кремля, направленную на уничтожение украинской идентичности. При чем структуры автокефальной ПЦУ, признанной Вселенским православием, там преследуются и не имеют возможности действовать. Государственная политика Украины, осуществляемая в рамках закона, направлена на обеспечение безопасности в религиозной сфере путем ликвидации возможности РПЦ и Кремля использовать рычаги влияния на православную жизнь Украины. Москва, РПЦ и аффилированные с ней олигархи (в частности Новинский, выехавший из Украины) пытаются дискредитировать в мире Украину, как страну, «преследующую христиан». Подобным образом РФ выстраивает свою политику и относительно других конфессий. Чтобы существовать в современной России или на временно оккупированной ею территории, религиозной организации приходится стать частью идеологического аппарата обеспечения российской власти и оправдания агрессии, или быть запрещенной и преследуемой как «экстремистская».
В Молдове РФ активно использует РПЦ как инструмент влияния. Об этом на круглом столе говорил Андрей Андриевский, редактор AVA.MD. Он напомнил о генезисе РПЦ. О том, что Русская православная церковь (РПЦ) была фактически уничтожена в 1920-е годы, когда советская власть проводила массовые репрессии против духовенства и разрушала храмы. Во время Второй мировой войны Сталин, понимая необходимость поддержать веру народа, разрешил созвать церковный собор и восстановить патриархат. Однако новая церковь стала зависимой от государства: её деятельность контролировалась через КГБ, а священников активно вербовали. Так возникла церковь, служившая и идеологической опорой режима. Современная РПЦ во многом сохраняет эти традиции и тесную связь с государственными структурами России. Сегодня в Молдове действуют две православные структуры: Митрополия Молдовы – подчинена Московскому патриархату, крупнейшая сеть приходов, в том числе в Приднестровье. Бессарабская митрополия – подчинена Румынской православной церкви, официально зарегистрирована в 2002 году после решения Европейского суда по правам человека. В последние годы наблюдается переход приходов из юрисдикции Московского патриархата в Бессарабскую митрополию, несмотря на серьёзное сопротивление и давление. РПЦ в Молдове продвигает несколько ключевых нарративов: защита «канонического» православия (для чего происходит противопоставление Бессарабской митрополии как «неканонической»); риторика о «гонениях» и «расколе», что является инструментом политического влияния; легитимизация пророссийских политических месседжей через священников и церковные структуры. Через церковь распространяются дезинформационные кремлевские тезисы: что евроинтеграция приведёт к уничтожению традиционных ценностей, доминации ЛГБТ и запрету православия. Есть свидетельства участия священников в предвыборной агитации, распространении политических газет и поездках в Россию для идеологической обработки. Андрей Андреевский выделил такие основные риски для Молдовы: Политизация прихожан – церковь, как один из самых доверенных институтов, используется для манипуляции общественным мнением и подрыва демократических процессов; Фрагментация общества – верующие двух юрисдикций противопоставляются друг другу, что создаёт искусственный религиозный и политический конфликт; Влияние через Приднестровье – в оккупированном РФ регионе церковь тесно связана с местной властью и силовыми структурами, действуя в интересах Москвы; Удар по международному имиджу Молдовы – провокации и конфликты вокруг храмов используются в пропаганде как «гонения на православие». Но Андриевский не просто констатировал факты, что также важно, но и предлагает возможные решения хотя бы части проблем: Финансовая прозрачность церквей – установить отчётность и запретить теневые доходы; Кодекс этики «церковь и политика» – определить рамки допустимого участия священников в общественных делах; Грантовая программа «социальное служение без политики» – чтобы поддерживать через церковь проекты помощи сиротам, зависимым, переселенцам; Диалог между митрополиями – с участием посредника от государства для урегулирования конфликтов. Главная цель — вывести церковь из-под влияния Москвы и превратить её в независимую духовную институцию. Это сложно, поскольку многие иерархи являются воспитанниками советской системы, но без этого невозможно противостоять гибридной войне, ведущейся против Молдовы.
Обозреватель Латвийского Радио Эдуардс Лининьш, говоря об использовании РФ фактора религии для формирования своего влияния в Балтии отметил, что главным инструментом Кремля также является РПЦ, но обстановка во всех трех странах кардинально отличается. Ситуация с Латвийской православной церковью (ЛПЦ) отличается от Эстонии и Литвы. В Эстонии уже с 1990-х годов существуют две православные структуры, подчинённые Московскому и Константинопольскому патриархатам. В Литве православная церковь малочисленна и всё больше склоняется к переходу под Константинополь. В Латвии же никакого раскола не произошло. После обретения независимости в 1920-х годах ЛПЦ фактически стала независимой от Москвы, получив Томос. В 1930-х, при Карлисе Улманисе, церковь перешла под юрисдикцию Константинополя, но после советской оккупации 1940 года вновь оказалась в подчинении Московского патриархата. После восстановления независимости Латвии в 1990-х годах обсуждались возможные шаги по переходу под Константинополь, однако сохранился статус-кво. В 1992 году Московский патриархат предоставил ей широкую автономию, но не полную независимость. После начала российской агрессии против Украины в 2022 году в Латвии усилились настроения за выход из-под влияния Москвы. Возникли инициативные группы, выступавшие за подчинение Константинополю, однако они столкнулись с организованным противодействием ЛПЦ, включая кампании дискредитации против активистов. В сентябре 2022 года президент Эгилс Левитс внёс в парламент законопроект, признающий ЛПЦ «автономной и независимой», фактически автокефальной. Закон был быстро принят, и государство официально закрепило независимость церкви от внешнего влияния. Формально ЛПЦ теперь считается независимой, но юридически и канонически вопрос остаётся спорным: автокефалию может даровать только церковная власть, а не государство. Московский патриархат не давал согласия, а Константинополь не принимал ЛПЦ в свою юрисдикцию. Лининьш делает следующие выводы: Латвийская православная церковь сохраняет формальную автономию, но фактически остаётся в сложном положении между Москвой и Константинополем; Государственное вмешательство в религиозный вопрос стало вынужденным шагом для защиты суверенитета и снижения российского влияния; Москва утратила прямой контроль, но сохраняет влияние через священнослужителей и связи, сформированные десятилетиями; Канонический статус ЛПЦ остаётся неопределённым, что создаёт риски для будущего церковного устройства и международных отношений в православном мире.
Анализ использования религиозного фактора как инструмента российского влияния на Южном Кавказе провел Владимир Копчак – руководитель Южнокавказского отделения Центра исследования армии, конверсии и разоружения, на днях вернувшийся из семилетней командировки в Тбилиси. Вопреки стереотипам, и на Южном Кавказе религия остаётся одним из ключевых инструментов гибридного влияния России на Азербайджан, Грузию и Армению. Москва использует два основных механизма. Это прямое присутствие РПЦ через филиалы, епархии и священнослужителей, связанных со спецслужбами. А также агентурное проникновение в местные национальные церкви и религиозные сообщества. Результативность этого влияния, по мнению экспертов, прямо зависит от решительности контрразведывательных органов самих государств региона. Азербайджан хотя и шиитская, но при этом наиболее светская страна Кавказа. Здесь Москва действует осторожно, комбинируя два направления: координацию с Ираном по линии шиитских религиозных групп и влияния через духовные сети; используя филиал РПЦ, Бакинскую епархию, которая фактически выполняет функции прикрытия для ФСБ. Однако азербайджанские спецслужбы жёстко пресекают любые попытки дестабилизации. РПЦ в Баку ограничена в возможностях и действует в рамках, установленных властями. Церковь обслуживает русскоязычное население и лояльна официальному курсу, включая антиармянские нарративы. Опыт Азербайджана можно рассматривать как пример эффективной превентивной политики против религиозного вмешательства. Ситуация в Грузии значительно сложнее. Грузинская православная церковь (ГПЦ) остаётся одним из самых влиятельных институтов общества. Её консервативное крыло имеет выраженную пророссийскую ориентацию, что отражается на политике государства. Церковь не признала автокефалию Православной церкви Украины, что связано не только с богословскими, но и с политическими факторами. Москва использует религиозный вопрос как инструмент давления, особенно через каноническую ситуацию в Абхазии и Южной Осетии. ГПЦ официально сохраняет юрисдикцию над этими территориями, однако Россия поощряет там требования о «церковной независимости» и фактическом переходе в лоно РПЦ. Авторитет патриарха Илии II (93 года) временно сдерживает открытый раскол. После его ухода ожидается кризис внутри ГПЦ и усиление российского влияния. Церковь сегодня стала одним из опорных столпов антизападного и антилиберального курса грузинской власти. Влияние России в Армении исторически глубоко укоренено. Армянская апостольская церковь (ААЦ) традиционно воспринимается Москвой как партнёр. Главой церкви с 1999 года является Католикос Гарегин II; его родной брат возглавляет московскую епархию ААЦ и тесно связан с руководством РПЦ. После поражения в Карабахе и массового исхода армян из региона Москва активизировала вербовку и пропаганду через церковные структуры, особенно среди переселенцев. Однако премьер-министр Никол Пашинян начал публичное ограничение влияния ААЦ, обвиняя руководство в поддержке пророссийских реваншистских сил, стремящихся к его свержению. В 2023–2024 гг. спецслужбы Армении разоблачили несколько схем, связанных с координацией между церковными деятелями, криминалом и ФСБ, направленных на организацию беспорядков. Таким образом, религиозный фактор в Армении перешёл из сферы идеологического влияния в сферу внутриполитической борьбы и вопроса выживания государства. На Южном Кавказе религиозные структуры являются важным элементом российской гибридной стратегии в регионе. Азербайджан демонстрирует наиболее эффективную модель противодействия – жёсткий контроль и нейтрализация каналов влияния. Грузия находится в зоне высокого риска: церковь стала носителем пророссийской идеологии и антизападных нарративов. Армения вступила в фазу открытого противостояния между государством и церковью, где духовенство используется Москвой как инструмент политической дестабилизации. Главный урок Южного Кавказа – успешное противодействие возможно лишь при сочетании государственной решимости, контрразведывательной активности и стратегического взаимодействия с западными партнёрами.
Об использовании мусульманского фактора Россией говорил Саид Исмагилов – капеллан ВСУ, ранее муфтий Духовного управления мусульман Украины «Умма», который с первых дней полномасштабной войны оставил сан и пошел защищать Украину. Раньше, в 2014 он был вынужден уехать из родного Донецка, когда туда пришел агрессивный «Русский мир». Россия активно применяет исламские структуры как инструмент политического и идеологического влияния. Цель этой политики поддержание контроля над оккупированными территориями и формирование лояльных к Кремлю религиозных сообществ. Ещё до 2014 года Москва создавала в Украине подконтрольные духовные управления мусульман, назначала имамов и муфтиев, открыто финансировала их и награждала за «служение российско-украинскому единству». Эти связи служили основой для будущей оккупации. После 2014 года, оккупации Крыма часть мусульманских управлений сразу присягнула на верность оккупационным властям, другие пытались «торговаться», но в итоге тоже сотрудничали с Кремлём, а на Донбассе, где официальные мусульманские лидеры отказались от коллаборации, Россия назначила псевдомуфтиев, формально «представляющих мусульман» на захваченных территориях. Наиболее абсурдным примером стало создание в 2022–2023 годах «Духовного управления мусульман Новороссии», зарегистрированного по российским законам в захваченных районах Запорожской и Херсонской областей. Фактически это была легализация религиозного коллаборационизма под контролем российских спецслужб. Мусульманская община Украины сравнительно малочисленна и преимущественно лояльна государству. Однако те духовные управления на свободной территории, которые раньше сотрудничали с Россией, сейчас заняли позицию выжидания. Они не выражают открытой поддержки ВСУ и не осуждают агрессию, прикрываясь формулой «мы за мир, мы молимся за всех». Эта позиция полностью повторяет линию Московского патриархата в православной среде – нейтралитет, который фактически служит агрессору. На оккупированных территориях фиксируется массовое перераспределение мечетей и религиозных объектов. Российские власти передают их под контроль «своих» муфтиев и религиозных деятелей, лояльных к Кремлю. Ни один з них не осудил вторжение в Украину, напротив, многие открыто благословляют войну. Показательным примером является муфтий Татарстана Камиль Самигуллин, который публично заявляет, что окормляет мусульман в рядах российской армии. Москва активно развивает идею «военного имамства», то есть религиозного сопровождения солдат-захватчиков, копируя внешне модель капеланства НАТО, но наполняя её пропагандистским содержанием. При этом издаются российские «молитвенники мусульманского воина», являющиеся ответом на аналогичные украинские издания, но с оправданием «священной войны» против Украины. Противодействие этому требует системной документации фактов коллаборационизма, правовой оценки и международного оглашения доказательств религиозного участия в агрессии.
Дмитро Левусь, Киев, Украина
Видео мероприятия:
